Как российская «Дубинушка ухнула» по самому Шаляпину

29 июня 1922 года немецкий пароход «Обербургомистр Хакен», дав в гавани прощальный гудок, отошел от причала г. Петрограда. Среди его пассажиров, в основном – обстоятельных немецких бюргеров, значился, увы, и гениальный русский певец Федор Шаляпин, уезжавший за рубеж якобы для поправки здоровья. На самом деле великий русский бас покидал оскверненную ленинско-германской революцией Россию навсегда, так и не поверив в обещанное «светлое будущее». А может потому, что как раз в это «светлое будущее» и поверил?

 «Эта песня идет по наследству…»

Сказать, что Шаляпин принял переворот 1917 года «всей душой» — конечно будет неправдой. Хотя именно он еще незадолго до залпа «Авроры», надев красный бант, запел… «Марсельезу». А до того, за исполнение знаменитой «Дубинушки, он попал под надзор полиции. Большевики, мечтавшие видеть в своих босоногих рядах и ярких представителей русской культуры, тут же записали певца в «свои». Именно новой властью Федору Ивановичу с 1918 года по 1921 год была дарована должность руководителя Мариинского театра, в котором он неоднократно выступал ещё перед императором Николаем II в качестве оперного певца. Именно на сцене Мариинки в 1911 году вся труппа, исполнив «Боже царя храни», вдруг … опустилась перед царской ложей на колени, таким образом пытаясь обратить внимание венценосца на низкие пенсии служащих театра. Среди новоиспеченных просителей был и Фёдор Шаляпин, хотя кому-кому, но ему лично жаловаться на нехватку средств было уж совсем ни к чему: и официальные заработки певца, и его гонорары, и бонусы от частных выступлений были всегда предметом зависти в театральных кругах.

Самопроизвольный «референдум» конечно не остался незамеченным. В охранном отделении на Шаляпина на всякий случай завели уже отдельную папку, но активно пополнять ее доносами стукачей не спешили: всё-таки любимец императора! Вечно недовольные любой властью студенты орали ему у театрального подъезда в лицо: «Изменник! Предатель!», хотя уж кому, а этим недоучкам Шаляпин никогда ни в какой верности не клялся. «Буревестник революции» Горький, в те годы метавшийся между своими любовными похождениями, властями, бурлаками, цыганскими хорами и водивший дружбу с Шаляпиным, дружбу с певцом прервал, назвав того «дураком». Хотя сам Алексей Максимович до последнего писал свои произведения до чудовищности нарушая правила орфографии, чем доводил до мигрени своих редакторов и корректоров.

Нарком просвещения Луначарский, очевидно понимая, что уж перед ним-то лично Шаляпин никогда на колени не опустится, периодически шептал Ленину о том, что «… Шаляпин от нас когда-нибудь удерёт!» Как в воду смотрел. Вождь, тем не менее, в 1918 году распорядился присвоить самое первое звание «Народный артист республики» именно Фёдору Шаляпину и именно Ленин в 1921 году на заседании Политбюро, где рассматривали просьбу певца отпустить его за рубеж «на лечение», согласно кивнул знаменитой лысиной. Луначарский было попытался противиться, но переть против вождя не смог.

Впрочем, свой бонус при этом большевики всё же оговорили: певцу поставили условие половину всех его зарубежных гонораров непременно передавать … в казну молодой советской республики! Тот согласился и в 1921 году после гастролей в Лондоне передал послу России почти полторы тысячи фунтов своих кровных. (А мы возмущаемся рэкетом «лихих девяностых» — авт.). В тот же год певец за рубежом успел подписать с ведущими операми мира ряд очень выгодных персональных многолетних контрактов и уже тогда окончательно вместе с семьей решил уехать из России. Да и что ему было делать в тифозном Петрограде, где власть, хоть и дала ему должность и звание, но при этом … реквизировала его личный автомобиль, а в его собственный особняк на «уплотнение» вселила аж 16(!) семей сомнительных героев революции? В общем, прощальный гудок немецкого парода в 1922 году оказался и последней арией великого певца на питерской земле.

 Привет, буржуины!

— «С жадной радостью вдыхал я воздух Европы… О том, что я оставил позади себя, не хотелось думать…» — писал в Париже Шаляпин. Конечно, контраст впечатлений после переезда был разителен, но … старшая дочь певца Ирина от первого брака осталась в Москве вместе с матерью-итальянкой балериной Иолой Торнаги. Она удачно пережила лихолетье 30-х годов, в котором не было ни правых, ни виноватых, работала на советском радио, отказалась ещё по совету отца от профессии певицы (тот опасался, что его фамилия лишь помешает карьере дочери) и успокоилась в 1978 году на Новодевичьем кладбище.

Сам же Фёдор Иванович ступил на чужой берег практически нищим: советские чиновники, которые еще недавно рукоплескали ему в России за «Дубинушку», перед отъездом обобрали певца буквально «до нитки»: он был даже вынужден у своего импресарио занимать деньги, чтобы купить себе представительский фрак. Кому в той России понадобились его костюмы, включая сценические, певец не понял до конца своих дней… Впрочем, очень быстро он получил на руки утвержденный гастрольный график на первые полгода по странам Европы и Америки. Там же были прописаны и суммы гонораров, на которые можно было бы приобрести не только фрак или смокинг, но вполне себе и несколько трикотажных фабрик.

Вскоре он уже срывал овации в Парижской «Гранд-Опера», в США не осталось ни одного крупного города, где публика бы не скандировала ему стоя: «Бис!», «Браво!» Певец не отказывается от частных  вечеринок в самых богатых домах Америки, в Швеции он поёт для короля и узкого круга его друзей. Продюсеры Голливуда переругались между собой за право первыми пригласить певца на съемки в фильмах звездных тогда режиссеров. Гонорары артиста становятся самыми большими среди оперных певцов той эпохи, достигая полутора миллионов долларов в год (фантастическая сумма для тех лет! – авт.). Федор Иванович часть денег переводит на счета своих многочисленных детей от двух браков, покупает большой дом в Париже, обширное поместье в Нормандии на берегу Атлантики, но … при этом всегда остается абсолютно русским человеком. Очень часто в кругу близких он грустно повторял: «Как мне не хватает России!»

На родине его конечно тоже не забывали, но исключительно в параметрах новой власти, с которой он совершенно обоснованно перестал делиться гонорарами. Пролетарский поэт Маяковский, который в новой России был тоже самым высокооплачиваемым пиитом, никак не мог смириться с тем, что где-то за рубежом есть русский певец, который и любовью публики, и талантом, и заработками много превзошел его. Не без подсказки «сверху» в 1926 году поэт разразился «Письмом писателю Алексею Максимовичу Горькому», уютно жившему в Италии, где уделил несколько строк и Шаляпину:

« … — Или жить вам, как живет Шаляпин, раздушенными аплодисментами оляпан? Вернись теперь такой артист назад на русские рублики — я первый крикну: — Обратно катись, Народный артист Республики!»

Шаляпин об этом конечно знал, потому обратно «на рублики» не торопился, много работал, жертвовал как христианин деньги на русские детские приюты в Париже, за что Советская власть в 1927 году лишила его звания «Народный артист республики» и советского гражданства. Звание отняли, а вот народную любовь и величие забрать так и не смогли…

В 1927 году певец написал Горькому: «Я все-таки скучаю о простом родном сеновале, где так незаменимо попахивает сеном и русскими лошадками; вероятно, надолго, если не навсегда приходится расстаться с этими милыми запахами…» Сам «буревестник революции» в эти дни вдыхал средиземноморский бриз и в Россию тоже явно не спешил. Лишь в 1928 году по личному приглашению считай – приказу Сталина писатель вернулся обратно, где его ждал отобранный у русского предпринимателя и мецената Рябушинского шикарный особняк, чьи-то дачи в Крыму и Горках, неограниченные тиражи книг и, главное, — любовь самого вождя народов!

Шаляпина и Горького связывала многолетняя человеческая, хоть и сложная дружба. Писатель даже просил Сталина разрешить Шаляпину вернуться в Россию. Тот не стал возражать, о чём Горький в письме сообщил певцу, но…в душе Шаляпина уже произошел серьезный надлом, вызванный неприятием многого из того, что творила новая власть в России и Шаляпин, безумно любивший родину и тосковавший по ней, так и не решился купить билет к той же пристани, от которой в 1922 году навсегда уплыл в историю.

 Прощальные аплодисменты

Как и все певцы, Фёдор Иванович очень боялся банальных простуд. Но именно эта хворь в 1934 году настигла его на борту парохода, который вёз артиста в Гавр. Прямо с пристани на карете «Скорой помощи» его перевезли в отель. Осмотревший певца врач настоял на переезде в парижскую клинику. Вскоре весть о его болезни попали в газеты. В адрес клиники полетели телеграммы со всех концов планеты с единственным вопросом: «Что нужно для того, чтобы Шаляпин выздоровел?» Молчала только сталинская Россия.

Организм Фёдора Ивановича в тот раз победил и сразу после выздоровления он пишет Рахманинову: «Вчера, наконец, я встал с одра!», а уже в декабре 1934 года в Парижском театре он снова вышел на сцену!

Судьба отпустила великому басу эпохи ещё три года счастливой жизни и творчества: в 1938 году врачи обнаружили у певца лейкоз крови. Старания врачей не привели к успеху (да и что они могли сделать? – авт.). 12 апреля 1938 года сердце певца остановилось навсегда.

P.S.

 Занавес

Федора Ивановича похоронили на парижском кладбище Батиньоль, на могиле высекли надпись: «Здесь упокоился Фёдор Шаляпин, гениальный сын земли русской». В день похорон певца Париж остановился из-за чудовищных пробок: тысячи поклонников его таланта невольно парализовали всё городское движение.

Лишь в 1984 году после личного указания Юрия Андропова прах певца тихо перезахоронили на Новодевичьем кладбище. Советские «Известия» откликнулись на это событие скудной нелепой заметкой: «Советские люди, почитатели таланта Ф.И.Шаляпина с удовлетворением встретили перенос на Родину праха выдающегося певца, отдавшего много сил прославлению русской музыкальной культуры».

И на этом, как говориться, спасибо…

Источник: argumenti.ru