Профессор Прутцков: «Киеву в пример можно поставить политику Лондона и Мадрида»

В этом году исполняется пять лет каталонскому референдуму о независимости от Испании. На этот год анонсирован повторный референдум о независимости Шотландии от Великобритании. «АН» решили взглянуть на украинский конфликт в контексте европейских актов сепаратизма. Наш гость – профессор Института медиа ВШЭ Григорий ПРУТЦКОВ, автор книги «Медиа Каталонии в борьбе за национальную идентичность и независимость».

Революция не случилась

– Григорий Владимирович, откуда у вас такой интерес к этой теме?

– Я заинтересовался Каталонией ещё в студенчестве, в 1992 году, обнаружив параллели с межнациональными отношениями внутри СССР конца 1980-х, особенно с украинским сепаратизмом. Неоднократно бывал в Каталонии и не сказал бы, что им чего-то не хватает. Но сепаратист всегда чем-нибудь недоволен.

– А насколько много там сепаратистов?

– Не так много, как может показаться. Мы находимся во власти стереотипов. Общая ситуация нашей сегодняшней жизни такова: мы ориентируемся на СМИ, а СМИ ищут информационный повод. Кто же создаёт информационный повод? Тот, кто шумнее, – и не важно, что он в меньшинстве. Потому-то мы и слышим в основном мнения людей, которые являются радикальными сторонниками независимости. Как известно, революции во всём мире делают активные 5–10% населения, а подавляющее большинство принимает ситуацию как она есть.

– На каталонском референдуме 2017 года за независимость высказалось большинство – 90%.

– Большинство проголосовавших. Обратите внимание на явку: она составила всего лишь 43% – 2, 3 миллиона из 5, 3 миллиона избирателей (каталонская сепаратистская пресса утверждала, что сверх того было ещё 700 тысяч бюллетеней, якобы изъятых испанской полицией, но эту цифру проверить невозможно). Если граждане не идут голосовать – значит, их, скорее всего, устраивает текущее положение дел. Кроме того, специально для этого референдума Каталония понизила возрастной ценз с 18 до 16 лет: столь юные люди, как мы знаем, настроены более протестно, более максималистски.

Исходя из явки и результатов голосования, получается, что за независимость высказались 35–37% избирателей. Активных из них – примерно треть, а остальные, как у нас бы сказали, – «кухонные». Информационную повестку создаёт меньшинство – заметное, говорливое, крикливое. Эти люди не задумываются о возможных последствиях независимости. Да, Каталония в составе Испании является экономическим донором, но где гарантия, что в случае сепарации каталонцы останутся при своём? Мы знаем, к чему приводит распад государства на примере СССР. Произойдёт разрыв логистических цепочек, который вряд ли положительно скажется на экономике Каталонии (существенная доля каталонской продукции реализуется на испанском рынке. – Прим. «АН»).

– Референдум не имел никаких серьёзных последствий?

– Не было и нет юридической возможности для проведения такого референдума и для выхода из состава Испании. Тогдашний лидер Каталонии Карлес Пучдемон, затеявший референдум, рассчитывал на революцию, но её не случилось. Испания применила 155-ю статью конституции, регламентирующую прямое управление регионом. Всё руководство Каталонии было низложено, на них завели уголовные дела. Пучдемон бежал за границу (сейчас он проживает в Италии. – Прим. «АН»).

Пограничная ситуация

– А что насчёт Шотландии?

– В Шотландии тоже состоялся референдум о независимости (в 2014 году), и тоже ради него был понижен возрастной ценз с 18 до 16 лет. Явка оказалась гораздо выше, чем в Каталонии, – 85%. За независимость высказались 44, 7% проголосовавших, против – 55, 3%. Как видим, ситуация пограничная. Тогдашний лидер Шотландии Никола Стерджен анонсировала повторный референдум на 2023 год. Сейчас во главе шотландского правительства находится её однопартиец Хамза Юсаф, но не похоже, чтобы кто-то готовил референдум, – очевидно, в этом году он не состоится.

– В 2014-м Лондон не препятствовал проведению референдума, но со временем его позиция изменилась. В прошлом году Верховный суд Великобритании постановил, что такой референдум незаконен, поскольку не соответствует её конституционному устройству.

– По-видимому, в 2014 году Лондон держал ситуацию под контролем, а сейчас опасается, что позиции сепаратистов с тех пор усилились. Кстати, а что такое «конституционное устройство Великобритании»? Хотя её называют «конституционной монархией», никакой конституции у этого государства нет. Строго говоря, оно не является ни федеральным, ни унитарным. Существует обоснованное мнение юристов (не только шотландских, но и лондонских), что для выхода из состава Великобритании шотландскому правительству вообще необязательно проводить референдум. Полагаю, Лондон не станет, в отличие от Мадрида, силой останавливать сепарацию.

– Современный шотландский писатель Ирвин Уэлш вложил в уста своего героя, эдинбургского молодого гопника, такую тираду: «Многие не любят англичан. Я тоже не люблю англичан, они дрочилы, но мы, шотландцы, ещё хуже – нами правят дрочилы. Мы даже оккупантов нормальных себе не нашли». Я привёл это не в качестве высокохудожественного высказывания, а как свидетельство того, что сепаратистские настроения в Шотландии – удел не только интеллигенции, но и широких масс.

– Согласен. Писатель Уэлш, как произносят шотландцы, или Уэлс, как произносят англичане, – это выходец из соответствующей среды, человек с непростой биографией, знаток шотландского социального дна. Он, безусловно, выражает взгляды определённой части общества, и то, что вы процитировали, – совсем не абстракция.

Если шансы Каталонии на независимость я оцениваю крайне низко (скажем, 5%), то шансы Шотландии – пятьдесят на пятьдесят. Опасения Лондона в этой связи понятны: вслед за отделением Шотландии наверняка последует отделение Северной Ирландии. Если в Уэльсе сепаратистских тенденций нет, то Северная Ирландия, как мы помним, боролась за независимость в течение десятилетий, в том числе и террористическими средствами. Сейчас она поглядывает на Шотландию, как в своё время поглядывали Латвия и Эстония на Литву, которая первой провозгласила независимость от СССР. Если бы Горбачёв не проявил слабость и жёстко отреагировал на действия Литвы, то история, вероятнее всего, пошла бы по другому пути.

Упущенный шанс Украины

– Стремление Новороссии в Россию, проявившееся в 2014 году, иногда рассматривают в одном ряду с европейскими сепаратизмами, но если это и сепаратизм, то исключительно в юридическом, а не в историческом смысле. Украина сепарирована от Москвы, а Новороссия захотела обратно. Минус на минус даёт плюс, сепаратизм на сепаратизм даёт антисепаратизм.

– С Украиной ситуация трагическая. Потенциал, которым она обладала при получении независимости – население, территория, климат, выход к морям, – позволял ей создать Россию 2.0, страну с мощнейшей экономикой. Но всё пошло не так. Украина, как мы знаем, – искусственное образование, в которое оказались включены этносы с разным менталитетом – восточные и западные регионы. Единственным способом сохранить государство была федерализация, но никто из украинских деятелей этого даже не обсуждал. Унитарная форма правления и культурно-языковая унификация привели к тому, что в итоге произошло.

Напрашивается аналогия. Как историк журналистики и публицистики, я имею представление о Великом княжестве Литовском (ВКЛ, полное название – Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское. – Прим. «АН»), которое в XV веке было крупнейшим государством тогдашней Европы. Его границы доходили до Вязьмы, Калуги, Можайска. Государственным языком княжества был русский. Такая вот альтернативная Россия, причём более развитая, просвещённая: университет, первая в мире конституция, книгопечатание, городское самоуправление – в общем, всё то, чего в России тогда не было. Казалось бы, за каким из двух государств с русским православным населением будущее? Конечно же, за более развитым, ответил бы любой наблюдатель – и ошибся бы. Верхушка ВКЛ приняла католичество и принялась навязывать его всему населению – и через двести лет от ВКЛ ничего не осталось. Покуда была религиозная и языковая свобода, государство развивалось, а когда её отменили, государство стало обречено.

С Украиной произошло то же самое. Если бы она исходила из уважения к языку каждого региона, она бы имела шансы на процветание. А если внедряешь чуждые людям язык, культуру, ущемляешь религиозные права – это приговор любому государству. 200 лет для распада Украины не потребовалось, исторические процессы сегодня идут быстрее.

– Как правильнее освещать «европейские сепаратизмы»? С одной стороны, узнавая в них украинский антироссийский сепаратизм, сопереживаешь испанцам и англичанам. С другой стороны, если Европа ведёт против нас войну, хочется пожелать ей всяческой нестабильности.

– Освещать этот вопрос нужно непредвзято. Если российский журналист, исходя из патриотических соображений, исказит картину, я по-человечески пойму его, но как коллегу, как профессионала – не пойму. К тому же не стоит думать, что каталонский и шотландский сепаратизм являются какими-то антизападными, – вовсе нет, правительства Каталонии и Шотландии смотрят в сторону ЕС. Я вообще не считаю, что этот вопрос должен быть предметом информационно-психологической войны. Для неё достаточно озвучивания того факта, что Евросоюз допускает ущемление русских на Украине и в Прибалтике, и не нужно сочинять, что кто-то ущемляет шотландцев и каталонцев. Напротив, Киеву в пример можно поставить политику Лондона и Мадрида: они умеют сглаживать противоречия внутри своих стран. Ни в Каталонии, ни в Шотландии военного противостояния, я уверен, не будет.

Источник: argumenti.ru